— Интересно, — прошептала она, но коварное эхо разнесло, разбрызгало ее голос по всему пустому залу, где в уголках плескались озорные от воды солнечные зайчики. — Это ты сам придумал, или прочитал где-то?
— Я вообще очень умный, — доверительно сообщил я. — Поэтому сам, конечно. Не знаю, может, это только на меня так музыка действует специфически — но я как-то избегаю делиться.
— Понятно… — донесся шепот. Я тоже выбрался из воды и уселся рядом. Воздух все же был еще не совсем летним и хулигански пощипывал, холодил кожу. Медленные солнечные лучи переливались мягким светом в волосах. — А почему ты решил, что только на тебя?
Я с усилием оторвался от философского созерцания капелек воды на белой коже и бретельках миниатюрного, по последней моде, купальника.
— Не знаю, в чем тут дело… Я когда слышу песни Цоя, «Закрой за мной дверь», скажем, или «Кукушку» — тут же мурашки по коже и ком в горле. Это мое все, это про меня, это я бы придумал и спел, если бы мог… а Алиска — веселая, своя в доску Алиска — послушала, пожала плечами и обронила «я эту местную попсу не очень». Другие люди, чужие мысли. Странно думать о таком, а?
— Нет, — сказала девушка с пепельными — сейчас темно-серыми, влажными — волосами. — Наоборот…
Она снова глубоко выдохнула и дернулась. Приступ все-таки снова ее догнал.
— Больно? — я осторожно прикоснулся к круглому плечу. Какая она мягкая, просто удивительно, и не отстраняется, и я должен ей помочь, должен… — Может, вызвать все-таки каталку и сестер?
— Немножко больно, — последние слова давались ей уже совсем тяжело, они походили на скрежет. Не за горами была очередная операция, и ее изношенные голосовые связки окончательно заменят на аппарат искусственной речи. — Но… знаешь что?
— Что?
— Боль — это не конец света. — На лбу у нее тоже были капельки, то ли вода, то ли пот. — Это просто красная лампочка, индикатор, который обозначает, что организму не нравится то, что ты с ним делаешь. Ты можешь принять это к сведению и исправиться, или… проигнорировать.
— Тогда в следующий раз красная лампочка будет уже не одна.
— Да. Вот только наш организм рассчитан примерно на семьдесят лет бесперебойной работы. Но если тебе не нужно так много… то эти дурацкие лампочки можно просто поразбивать к чертовой матери.
После просветительской беседы с капитаном «Пеона» — то есть «Пионера», в общем-то — жилищные условия наши неожиданно улучшились. Привели нас не в клетки, где приходилось куковать ранее, а в обычную, судя по всему, каюту типового образца. Ну, как обычную… Представьте себе железнодорожное плацкартное купе — шесть полок, два столика, только без багажных отделений. Вместо окна в стене торчал неработающий выпуклый экран. Дверь тоже была железнодорожного типа, сдвижная. Ну, или японская, кому как больше нравится.
Привел нас тот же парнишка, с которым так плодотворно сложилась наша первоначальная коммуникация. Он галантно пропустил нас всех вперед, но сам заходить не стал — только улыбнулся извиняющееся и закрыл дверь. Щелкнул замок.
— Охренеть! — выразила общее мнение Алиса. — Фактически, мы заложники этих уродов! Уродов, Саш, и не спорь!
— Даже не собирался.
— Межзвездные торговцы они, понимаешь ли! — продолжала бушевать рыжая. — Товар они пролюбили, понимаешь ли! А страдает кто? Мирные люди!
— Это мы, что ли? — поразилась Славя.
— Земляне, все разом! — отрезала Алиса. — Черт, какой же все это навоз! Настоящее вонючее дерьмо! Космические пришельцы, черт возьми! Инопланетный разум! Воры и отцы воров! Мерзость! Мерзость!
— Психуешь, потому что мы ничего не можем сделать? — догадался я.
— А то почему же! — она яростно металась по тесному плацкарту. — Дьявол, столько информации, голова идет кругом! И никому не передать, не обсудить, не выработать план действий…
— Передать и в самом деле не выйдет, — аккуратно заметила Славя. — А вот обсудить что-то есть, и немало.
— Да?
— Да. Например слова капитана о том, что у тебя и Саши в организме следы «нано-технологического вмешательства». Да и про Ульяну… Но про Ульяну потом. Ничего не хочешь рассказать?
— Понятия не имею, о чем он! — Алиска была категорична. — Намекаешь, что я как-то связана с этими космическими контрабандистами, так ни хрена! Жизнь у меня была, мягко говоря, хреновая и необычная, но никаких пришельцев и добрых докторов из другой галактики в ней точно не было, чем угодно могу поклясться.
Они немного померялись взглядами.
— Верю, — сказала наконец Славя. — Саша?
— Э… — отозвался я и немедленно стал центром всеобщего внимания. — Тут так сразу и не расскажешь.
Упала гробовая тишина.
— Ты — их человек? — ледяным тоном поинтересовалась Славя. Вокруг словно возник вакуум, безвоздушное пространство, вязкое и непреодолимое. — Потому и «разобрался» быстро с языком, и вообще…
— Ага, — согласился я. — А в институт меня направили подельники из Генштаба — все для того, чтобы морально вас, таких красивых, разложить. Но не сложилось, слишком высок оказался ваш культурный уровень! Я уж и так, и эдак… Черт, а еще до этого мне специально устроили инвалидность, причем со свойственным всем здешним инопланетянам коварством…
— С велосипеда упал, я помню, — оборвала Алиса. — Нет, Санек, Славя, конечно, глупость сморозила — это у нее в привычке, по-моему — но ты все-таки чего-то недоговариваешь, нет?
— Так точно. — Несколько секунд на размышление, данные мне Алиской, спасли жизнь отца советской демократии. — В общем, я, наверное, знаю, как так получилось. Раньше не сообразил, а теперь более-менее понятно стало.