— Очень страшно.
— А с развитием психофизики стало совершенно невыносимо.
— Хотя процент исцеления больных и взлетел до небес. Иссушенные, валящиеся с ног после единения сознания психиатры ломили несусветные цены, и в конце это окупилось — родились нейрокомпьютеры, использующие принципы голографии, а потому единение сознания стало случаем действительно редким, потому как компьютер являлся и изолятором ЦНС, и проводником тока, и модулятором изображения.
— Таким образом, современная психиатрия стала вполне прикладной и доступной для широких слоёв населения.
— С которой можно весело и относительно дешево поиграть, как с новой игрушкой с радиоуправлением, вроде этих новых кошмарных лодок и вертолетов, правда, Ларри?
— Конечно, правда, Джон. А нам с этими дебилами потом приходится работать. И я не всегда имею в виду психов: гораздо больше людей не хочет покидать голографическую симуляцию сознания, отрекаясь от реального мира в пользу воображаемого.
— Слушай, — каким-то образом мой шепот перекрыл глупое телевизионное бормотание. А может, я умудрился задремать на несколько минут — уж очень странные вещи говорили парни на экране. — Ульян!
Мелкая, лежащая на соседней койке, конечно, еще не спала и немедленно растопырила синие глазищи.
— А? Чего тебе, отстающий?
— Вопрос имеется. Ты же со всеми девчонками вроде общалась, наверное, выяснила, кто там есть кто?
Хитрые синие глаза прищурились.
— Может, и выяснила, тебе-то что? Если б ты не сидел в углу обморочным сычом, тоже мог бы пообщаться, да и узнать разное. Что у тебя с ногой, кстати?
— С велосипеда неудачно упал. А насчет выяснения… не у всех, понимаешь, такие дедуктивные способности, как у тебя — ты, фактически, Джеймс Бонд и майор Пронин в одном лице, смекаешь?
Если бы мы жили внутри шоу Акермана и Кинга, сейчас непременно прозвучал бы закадровый смех. Ульяна важно покивала.
— А ты думал? Поживешь с мое, еще не то научишься узнавать!
— Вот Славя, скажем… Наливаныч обронил, что ее из десантников к нам перевели… неужели только по ранению?
— Не, там другое что-то, — поморщилась Ульяна. — Она про это не говорит совсем, только ляпнула как-то, что долго проходила психологическую реабилитацию, по спецкурсу. После обычного ранения на такое не направляют, зуб даю. Да и к нам ее перевели не просто так. Шибко секретная девушка.
— А Алиса-то, рыжая, что? Странная она, нет?
— Тебе лучше знать, вы же с ней знакомы, как я понимаю, — Ульяна посмотрела со значением. — Может, даже довольно близко? Я бы не удивилась, у нее всегда было с головой не очень.
— Вчера случайно пересеклись в парке, — ни словом не соврал я. — Шапочно знакомы, можно сказать… Погоди, что значит «всегда с головой не очень», ты ее тоже знаешь?
— Есть такое дело, — Ульяна хмыкнула. — Точнее, знала раньше. В одной школе учились.
— Серьезно?
— Ну. Она в восьмом классе, я в пятом. Только это два года назад было, мирное время, все такое.
— А потом?
— Потом школу разбомбили, куда Алиску перевели, понятия не имею, а я так… в беспризорницы подалась.
— Врешь!
— Чего это?
— У нас в стране нет беспризорников с… тридцать второго года, что ли, — напряг я память.
— Ну, тогда можешь смело считать, что меня нет, — хихикнула Ульянка. — Я тебе снюсь.
— Эх, если бы, мелкая. Так что там с Алисой?
— Тили-тили-тесто… — противным голоском пропищала Ульяна. — Ну, она нормальная, на самом деле, только немного задроченная. Выглядит сукой, но это она специально, чтобы отсеивать всяких хилых придурков… Правда, информация могла устареть — нынешнее время очень сильно людей меняет, сам понимаешь. И рука у нее тогда была, если ты об этом. Протез — это уже недавнее приобретение. Или потеря, как посмотреть. Я сама офигела, если честно.
Я немного подумал.
— Ульян, еще вопрос.
— А?
— Я или тупой, или переутомился. А разве палаты не должны быть раздельными? Девочки к девочкам, мальчики к мальчикам? Нам же не по пять лет, в конце концов.
— По-моему, ты и то, и другое, — решила Ульяна. — Утомленный дурак. Думаешь, что это?
— Что?
— Способ «небоевого скрещивания», или как там это у них называется. Вот переспишь ты со Славей, скажем…
— Еще чего!
— Ну, с Алисой… Гормоны у тебя в крови прыгнут до небес, мозг отключится, и будешь ты о ней заботиться изо всех сил, прикрывать в бою, наизнанку выворачиваться, и все такое. На переломанных своих ногах марафонский кросс пробежишь, если припрет. Со временем у нашего так называемого «командования» полный швах, как я понимаю, поэтому и используют все, что могут. Нам и правда ведь не пять лет. И даже не десять. Вот и создают тебе… соответствующие условия.
— Не дождутся, — сообщил я в потолок, освещаемый бликами засыпанного телевизионным «снегом» экрана. — Последний бастион коммунизма еще сражается.
Примечание к части
*Из «Тараса Бульбы» Н.Гоголя.
**Игра слов, shooting star — это одновременно и «падающая звезда» и «стреляющая звезда».
Обычно я не запоминаю свои сны, да они и не стоят того — какие-то бесноватые отрывки с рушащимися зданиями, бесконечными лестничными пролетами и погонями за потерянным временем. Пару раз родители снились, да еще вот давеча какие-то летние приключения с девчонками, которых никогда не было и быть не могло — вот и все мое богатство.
Но сейчас все было иначе. Полностью. Радикально!
Начнем с того, что я был в космосе. Ну, не в самом безвоздушном пространстве, конечно, а на чем-то вроде космической станции. Я парил в невесомости, которая ощущалась неожиданно тепло и мягко — будто купаешься в ласковом море на закате, без коварных волн и резкого ветра — и сквозь огромный иллюминатор рассматривал медленно вращающуюся далеко внизу Землю.